Немного истории…

Отправной точкой, началом Московии можно и нужно называть 1439 год. Именно в этом году московский самозванец Василий Темный навсегда увел свою страну во власть Тьмы Невежества и Мракобесия, отказавшись идти по единому пути со всем христианским миром.

Василий не просто сошел с пути прогресса, но и положил начало строительству нового мифа: идеологии «Москвы - Третьего Рима» - царства истинно правоверно верующих – «руських», которых через 200 лет переименовали в «православных».

Миф о «Моске» - граде мечети, но при этом, как бы удивительным это не казалось, граде  оплоте и христианского мира «Третьего Рима», изначально положили на трактование ветхозаветных пророчеств Иезекииля созданные монахом Филофеем о Третьем Ромейском царстве, которое воплотилось в Моске  - Москве. Надо отметить, что Филофеем движили отнюдь не дурные намерения, он то как раз пытался своим трудом остановить кровопролитие устроенное московским деспотом Иваном III. Он был уверен, что своим трактованием он мог остановить московского сатрапа, мотивировав его тем, что он должен не уничтожать христиан, а стать их защитником. И надо сказать, с определенной стороны Филофей достиг успеха, его доктрина стала основой идеологии «Москва – Третий Рим», цель которой - мировое господство.

Идеей Филофея пронизана вся сущность политики Москвы, но, надо признать, в своем современном виде она предстала пред нами, лишь по окончанию войны прозванной «Отечественной». Лишь тогда ее с особым смыслом начали активно модифицировать и укреплять. Вот только, как, оказалось, укреплять то было практически нечего.

Московия в XIX так и не заговорила на едином языке. Тюркские слова и обороты все еще доминировали в обиходе у простых московитов, над украинскими - руськими словами; ставшими основой государственного новодела - русского языка.

Новодел, имперский московский-третьеромейско-русский язык надобно было легализовать, систематизировать и популяризировать. А как его можно было популяризировать среди масс, если не было главного понятного им инструмента популяризации - сказок, да и вообще сколько-нибудь стоящей развлекательной литературы - беллетристики.

Именно с целью укрепить миф о древнем «русском» народе и была запущена государственная программа стимулирования создания литературных произведений на все еще не популярном русском языке. Особое внимание, в которой уделялось сказкам. В особенности сказкам, записанным не в прозе, а в поэзии, во многом потому как такая форма лучше запоминалась и распространялась.

Одним из самых значимых фигур на данном поприще стал великий московский поэт, не малой частью татарин - Александр Сергеевич Пушкин.

В своей статье «О ничтожестве литературы русской«, датируемой 1834 годом, полностью подтверждая мои слова, Пушкин писал:

«Духовенство, пощаженное удивительной сметливостию татар, одно — в течение двух мрачных столетий — питало бледные искры византийской образованности. В безмолвии монастырей иноки вели свою беспрерывную летопись. Архиереи в посланиях своих беседовали с князьями и боярами, утешая сердца в тяжкие времена искушений и безнадежности. Но внутренняя жизнь порабощенного народа не развивалась. Татаре не походили на мавров. Они, завоевав Россию, не подарили ей ни алгебры, ни Аристотеля. Свержение ига, споры великокняжества с уделами, единовластия с вольностями городов, самодержавия с боярством и завоевания с народной самобытностью не благоприятствовали свободному развитию просвещения. Европа наводнена была неимоверным множеством поэм, легенд, сатир, романсов, мистерий и проч., но старинные наши архивы и вивлиофики, кроме летописей, не представляют почти никакой пищи любопытству изыскателей. Несколько сказок и песен, беспрестанно поновляемых изустным преданием, сохранили полуизглаженные черты народности, и «Слово о полку Игореве» (в котором насчитали минимум 45 тюркизмов) возвышается уединенным памятником в пустыне нашей древней словесности».

Какими были «русские» сказки до Пушкина

Собственно, чтобы совсем на пустое место пришел Пушкин, так нет. Машина московской пропаганды на тот момент уже напечатала, или точнее сказать переврала, ряд чужестранных эпосов на свой лад. Одним из таких эпосов можно считать произведение «Сказка о доблестном рыцаре Бове Гвидоновиче«, появившееся на Московии в XVI веке. Как свидетельствует Википедия:

«Повесть является аналогом средневекового французского романа о подвигах рыцаря Бово д’Антона, известного так же с XVI века в лубочных итальянских изданиях поэтических и прозаических произведений. Старейший вариант французского романа, дошедший до наших дней — «Бэв из Антона«, датируемый первой половиной XIII века, написан на англо-нормандском диалекте».

Вот небольшой отрывок, описывающий сюжетную линию произведения:

«Сказка о доблестном рыцаре Бове Гвидоновиче, который, бежав из дому от злой матери Милитрисы Кирбитьевны и отчима короля Додона, попадает к королю Зензивию Андроновичу и влюбляется в дочь его Дружевну. В честь её он совершает чудеса храбрости, побеждает один целые рати претендентов на руку Дружевны — королей Маркобруна и Лукопера Салтановича».

Примечательно, что имена, используемые в данном произведении, изданном на итальянском, в последствии активно использовались Пушкиным.

Бова соответствует итал. Buova, Гвидон — дюку Guido d’Antoni, дядька Бовы Симбальда — Sinebaldo, Додон — Duodo di Maganza, Дружевна — Drusiniana.

Что еще очень важно, хотя это уводит в сторону наше расследование. Основная нить повествования в обязательном порядке проходит через тему религии, постоянно указывая на правоверие (православие) главного героя, что во многом заимствовано из легенды о мучениях Святого Георгия.

Легенда про

Следующим не менее важным произведением относимого к «русским» сказкам считается «Сказка о Еруслане Лазаревиче«.

Не будем далеко ходить и обратимся ко все той же Википедии для получения интересующей нас информации:

«Имя Еруслана Лазаревича и некоторые сюжеты (поиски богатырского коня Араша — ср. Рахш, бой Еруслана с сыном) восходят к иранскому эпосу о Рустаме («Шахнамэ«). Мотивы иранского эпоса были заимствованы при тюркском посредстве: Арслан он же Руслан («лев») — тюркское прозвище Рустама, отец Еруслана Залазар — отец Рустама Заль-зар».

Другими словами, мы видим два ярких примера заимствования эпосов Запада и Востока, переписанных с одной лишь целью - укрепить будущий миф о едином «русском» народе.

Легенда про

Вклад Пушкина в доказательство мифа

Роль Пушкина в становлении России достаточно скромна, он рассматривается всего лишь как основоположник современного русского литературного языка.

Что способствовало выбору такого направления?

Во многом деятельность самодержавия, направленная на поиск и становление национальной идеи России, которую и сегодня никак не могут сформулировать на государственном официальном уровне.

Тем не менее, пропагандистский лозунг времен Пушкина, лучше всего сформулировал граф Уваров, и звучал он так: »Самодержавие, православие, народность».

По сути это была расшифровка имперского флага России, где:

В основе: АкХан – Белый Царь
Над ним: Золотом идет Жизнь – Бог
И заканчивает описание «русского мира» лежащий на окраине его мифический «русский» народ.
При этом, надо отметить, что цвета имперского флага России это своего рода калька цветов рода Палеологов – последних императоров Византии, родство с которыми приписывают себе московские самозванцы.

Но вернемся к Пушкину!

Так вот, на становление мифа о той самой «единой народности» и была направленна деятельность не только великого поэта, но и многих других, писателей, историков и других баснописцев. Во многом измышлявших новый сказочный мир, откровенно смешивая исконно московский - тюркский эпос и историю, с историей и эпосом Руси.

Компиляцией тюркских народных сказаний и эпосов с сказаниями Руси, обильно добавляя в них сюжетные линии братьев Гримм и других популярных европейских сказок и занялся Пушкин. Благодаря которому, во многом и возник миф о «русской» народности.

Бова (1814-1815)

Первое свое произведение, не получившее широкой огласки, Пушкин написал по мотивам вышеупомянутой «русской» сказки, основой для которой, как вы помните, послужил французский рыцарский роман.

Из популярной тогда на Московии сказки Пушкин взял в своего «Бову» имена. Самого Бовы, а также Дадона, Милитрисы и Полкана. Но вот с сюжетной линией он несколько запутался, пытаясь внести в нее просто неподъемное количество аллегорий. Почему, скорее всего, свою сказку он так и не закончил.

Вот один из отрывков, в которых Пушкин пытался сделать прообразом Додона - императора Франции, Наполеона.

«Вы слыхали, люди добрые,
О царе, что двадцать целых лет
Не снимал с себя оружия,
Не слезал с коня ретивого,
Всюду пролетал с победою,
Мир крещеный потопил в крови,
Не щадил и некрещеного,
И в ничтожество низверженный
Александром, грозным ангелом,
Жизнь проводит в унижении
И, забытый всеми, кличется
Ныне Эльбы императором:
Вот таков-то был и царь Дадон»...

Легенда про

Руслан и Людмила (1818-1820)

Сюжет первой большой сказки написанной Пушкиным куда более замысловат, осмысленнен и идеологичен.

Сказка называется Руслан и Людмила. Руслан - популярное тюркское имя, означающее «Лев», используется Пушкиным, по ряду причин:

во-первых оно было созвучно с Русью
во-вторых выступало как некий мостик к тюркским корням Московии
С Людмилой все куда сложнее. Вроде бы как славянское имя, на самом деле впервые было использовано поэтом Василием Жуковским. Им он назвали одну из своих баллад, которую написал в 1808 году.

С первых строк Пушкин отправляет читателя в сказочный мир придуманной им Руси. Руси, в которой он нашел место и Лукоморью - мифической прародине угров, одной из национальностей издревле населяющий Московию.

Пушкин не просто создает новый «русский» мир, но и, не особенно стесняясь, населяет его персонажами всех слышимых им сказок: французских, украинских, финских, тюркских, как бы заведомо готовя для себя план работ по имплементации мифа. Тут вам и кельтско-руський дуб и финская Баба Яга и тюркский Кощей.

Легенда про

Сказка, придуманная Пушкиным во многом является романтизацией »Истории государства Российского» другого не менее значимого строителя Третьего Рима, тоже татарина -Карамзина.

«С друзьями, в гриднице высокой
Владимир-солнце пировал;
Меньшую дочь он выдавал
За князя храброго Руслана»…

За столом с Русланом сидят три его соперника, претендента на руку Людмилы:

«Один — Рогдай, воитель смелый,
Мечом раздвинувший пределы
Богатых киевских полей;
Другой — Фарлаф, крикун надменный,
В пирах никем не побежденный,
Но воин скромный средь мечей;
Последний, полный страстной думы,
Младой хазарский хан Ратмир»…

Я не могу не отметить, что сюжет пушкинской сказки в чем-то перекликается с легендой о выборе вероисповедания киевским князем Владимиром:

Руслан (Пушки выдает это имя за исконно «русское») - это вера руськая
Фарлаф (Шведское имя, встречается у одного из дружинников Олега) - представляет Рим
Рогдай - ислам.
Хазарский князь с единственно типичным славянским именем Ратмир (опять же к вопросу о перемешивании понятий) - иудаизм.
Князь, понятно, отдает предпочтение вере руськой, но вот только к Руслану невеста не доходит. Колдун Черномор (словно джинн из «Тысячи и одной ночи»,) которого можно легко ассоциировать с Батыем, берет веру руськую в полон, откуда и идет вызволять ее Руслан.

С этой точки зрения, дальнейшая история приобретает вообще очень интересные очертания, хотя в ней все равно прослеживается явное переплетение сюжетных линий:

вышеупомянутой «Тысячи и одной ночи»
западных рыцарских романов и новелл, с их похищенными принцессами и рыцарями в сияющих доспехах, убивающих змия
сказки про Еруслана Лазаревича, которая, безусловно, стала основой для литературных изысканий Пушкина.
Легенда про

Сказка о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне Лебеди (1831)

Имена царя Салтана, или же говоря попросту – Султана, и Гвидона – Гвидо, уже использовалось московским баснописцами в перевирании французской сказке о Бове Гвидоновиче, к которой был неравнодушен Пушкин.

Другое дело название тюркского воина – «барыра», превращение которого с легкой руки Пушкина в «русского» богатыря стало просто таки шедевральным. Пушкин используя весь свой арсенал возможностей вплел данный тюркизм в канву «русского» эпоса настолько органично, что оно просто стало неотделимым от него.

Что же касается самой сюжетной линии, то в конце 50-х годов участник Хорезмской археолого-этнографической экспедиции АН СССР Г. П. Снесарев описал тюркскую легенду, по сюжетной линии практически не отличавшуюся от пушкинской «Сказке о царе Салтане».

В этой тюркской легенде имеются и мотивы коварства старших жен царя, и подмены мальчика щенком, а девочки — кошкой, и изгнания царем своей младшей жены, и разоблачения клеветы, и выросшим сыном царя, и изгнание старших жен.